Возраст: 154 (со дня рождения)
Возраст смерти: 35 лет
Мирра Лохвицкая. Настоящее имя - Мария Александровна Лохвицкая (по мужу Жибер (фр. Gibert). Родилась 19 ноября (1 декабря) 1869 года в Санкт-Петербурге - умерла 27 августа (9 сентября) 1905 года в Санкт-Петербурге. Русская поэтесса. Основоположница русской «женской поэзии» XX века, открывшая путь Анне Ахматовой и Марине Цветаевой.
Мария Лохвицкая, ставшая известной как Мирра Лохвицкая, родилась 19 ноября (1 декабря по новому стилю) 1869 года в Санкт-Петербурге.
Отец - Александр Владимирович Лохвицкий (1830-1884), русский юрист, доктор права, присяжный поверенный, действительный статский советник.
Мать - Варвара Александровна Лохвицкая (урожденная Гойер (фр. Hoer), обрусевшая француженка.
Старший брат - Николай Александрович Лохвицкий (1867-1933), русский военный деятель, генерал-лейтенант (1917). Участник белого движения в Сибири, соратник адмирала Колчака.
Младшая сестра - Надежда Тэффи (Лохвицкая, в замужестве - Бучинская; 1872-1952), русская писательница и поэтесса, мемуаристка, переводчица.
30 ноября 1869 года (по старому стилю) ее крестили в Сергиевском всей артиллерии соборе, находившемся по соседству с домом Лохвицких. Восприемниками при крещении были подполковник В.А. фон Гойер и Е.А. Бестужева-Рюмина.
Семья была многодетной, а разница в возрасте между старшими и младшими детьми - значительной (точное их число не установлено). Тэффи часто упоминала сестру Елену (1874-1919, по мужу - Пландовскую). Елена тоже писала стихи, впоследствии совместно с Тэффи переводила Мопассана, состояла в обществе драматических писателей, но профессиональным литератором себя не считала. Известны имена еще двух старших сестер - Варвары Александровны (в замужестве Поповой) и Лидии Александровны (Кожиной).
В 1874 году Лохвицкие переехали в Москву, где в 1882 году Мария поступила в Московское Александровское мещанское училище (позже переименованное в Александровский институт). Обучалась, живя пансионеркой за счет родителей.
В пятнадцатилетнем возрасте Лохвицкая начала писать стихи, и на ее поэтическое дарование тут же обратили внимание. Незадолго до окончания института два своих стихотворения с разрешения начальства она издала отдельной брошюрой. После смерти отца мать с младшими дочерьми вернулась в Петербург, куда в 1888 году, получив свидетельство домашней учительницы, переехала Мария.
Сестры, каждая из которых рано проявила творческие способности, договорились о том, чтобы вступить в литературу по старшинству, дабы избежать зависти и соперничества. Первой, таким образом, должна была это сделать Мария. Предполагалось, что Надежда последует примеру старшей сестры уже после того, как та завершит литературную карьеру.
Мирра Лохвицкая дебютировала в 1888 году, опубликовав несколько стихотворений в петербургском журнале «Север». Тогда же вышли отдельной брошюрой стихотворения «Сила веры» и «День и ночь». Последовали публикации в «Художнике», «Всемирной иллюстрации», «Русском обозрении», «Северном вестнике», «Неделе», «Ниве».
Ранние стихи Мирры Лохвицкой не отличались формальной новизной, но, как впоследствии признавалось, «принципиально новым было в них утверждение чисто-женского взгляда на мир»; в этом отношении именно Лохвицкая считается основоположницей русской «женской поэзии» XX века, проложившей путь для Анны Ахматовой, Марины Цветаевой и других русских поэтесс.
Поэтесса подписывалась сначала как «М. Лохвицкая», затем как «Мирра Лохвицкая». Друзья и знакомые также стали звать ее именно так.
Относительно псевдонима есть легенда, согласно которой, умирая, прадед Марии Кондрат Лохвицкий произнес слова: «ветер уносит запах мирры...» и изменить имя Мария решила, узнав о семейном предании. Из воспоминаний младшей сестры следует, что существует еще как минимум одна версия происхождения псевдонима. Надежда Лохвицкая вспоминала, что все дети в семье писали стихи, причем занятие это считали «почему-то ужасно постыдным, и чуть кто поймает брата или сестру с карандашом, тетрадкой и вдохновенным лицом - немедленно начинает кричать: - Пишет! Пишет!». «Вне подозрений был только самый старший брат, существо, полное мрачной иронии. Но однажды, когда после летних каникул он уехал в лицей, в комнате его были найдены обрывки бумаг с какими-то поэтическими возгласами и несколько раз повторенной строчкой: «О Мирра, бледная луна!». Увы! И он писал стихи! Открытие это произвело на нас сильное впечатление, и, как знать, может быть, старшая сестра моя Маша, став известной поэтессой, взяла себе псевдоним «Мирра Лохвицкая» именно благодаря этому впечатлению», - писала Тэффи.
К этому времени относятся знакомства поэтессы с Вс. Соловьевым, И. Ясинским, В. И. Немировичем-Данченко, А. Коринфским, П. Гнедичем, В. С. Соловьевым. Всеволод Соловьев считался «крестным отцом» поэтессы в литературе.
Первую известность принесла Мирре Лохвицкой публикация поэмы «У моря» в журнале «Русское обозрение» (1891, № 8).
В скорби моей (1893)
В скорби моей никого не виню.
В скорби - стремлюсь к незакатному дню.
К свету нетленному пламенно рвусь.
Мрака земли не боюсь, не боюсь.
Счастья ли миг предо мной промелькнет,
Злого безволья почувствую ль гнет,-
Так же душою горю, как свеча,
Так же молитва моя горяча.
Молча пройду я сквозь холод и тьму,
Радость и боль равнодушно приму.
В смерти иное прозрев бытие,
Смерти скажу я: «Где жало твое?»
В 1896 году Лохвицкая выпустила первый сборник «Стихотворения (1889-1895)»: он имел мгновенный успех и год спустя был удостоен престижной Пушкинской премии. В.И. Немирович-Данченко отмечал: «После Фета я не помню ни одного настоящего поэта, который так бы завоевывал, как она, "свою" публику».
Первый сборник, в основном воспевавший любовь как «светлое романтическое чувство, приносящее семейное счастье и радость материнства», был посвящен мужу; включены в него были и стихотворения, обращенные к сыну. В 1898 году вышел второй сборник, «Стихотворения (1896-1898)»; в 1900 году обе книги были опубликованы отдельным изданием.
Природную музыкальность стиха поэтессы отмечал Немирович-Данченко: «Каждая строчка теплилась красивою, чисто южною страстью и таким проникновением в природу, какого не было даже у больших поэтов в почетном углу русского Парнас. Она уже и тогда в полной мере обладала техникой. Ей нечему было учиться у версификаторов, которых мы часто величали лаврами истинной поэзии. Она больше, чем кто-нибудь, отличалась музыкальным ухом и, пробегая по строкам взглядом, слышала стихи».
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, где Лохвицкая характеризовалась как «одна из самых выдающихся русских поэтесс», указывал: «Стих ее изящен, гармоничен, легок, образы всегда ярки и колоритны, настроение ясное, язык пластичен». При этом отмечалось: несмотря на то, что поэтессу многие причисляли к декадентам, в действительности у Лохвицкой не было «и тени той расслабленности, нервной разбитости, вычурности и вообще болезненности и экстравагантности», что ассоциировались с декадентством; напротив, она полнилась жаждой жизни, выражая стремление наслаждаться и отдаваться «своим порывам со всей полнотой напряженного чувства».
Переехав в Петербург, поэтесса, привязанная к дому и детям, нечасто появлялась на публике. Она вошла в литературный кружок К.К. Случевского (который считался «поэтической академией» рубежа XIX-XX веков), где бывала нечасто, оправдывая свое отсутствие болезнью кого-либо из детей или собственным недомоганием. О том, что ожидалась она здесь всегда с нетерпением, можно судить по анонимной записи в одном из журналов: «И досадно, и обидно, / Что-то Лохвицкой не видно», - от 4 февраля 1900 года. Хозяин «пятниц» Случевский, неизменно называвший Лохвицкую «сердечно чтимая поэтесса», не уставал приглашать ее, «подтверждая всякий раз, что ее место - почетное, рядом с ним».
Круг литературных связей Лохвицкой был узок: из символистов наиболее дружественно относился к ней Ф.К. Сологуб.
Поэзия Лохвицкой, изящная и колоритная, была посвящена почти исключительно романтическим чувствам. Строка: «Это счастье - сладострастье» стала своего рода девизом поэтессы, о которой некоторые критики говорили не иначе, как о «русской Сафо». Теме женской любви подчинено все ее творчество; иногда встречаются исторические мотивы. В своих ранних произведениях поэтесса воспевала любовь как светлое романтическое чувство, путь к семейному счастью и радости материнства. Постепенно тематика ее произведений сузилась; в жизнь ее лирической героини вторглась «греховная страсть, вносящая в ее душу разлад»; в любовной лирике появилась сюжетность.
К концу 1890-х годов Лохвицкая приобрела статус едва ли не самой заметной фигуры среди поэтов своего поколения, оказавшись практически единственной представительницей поэтического сообщества своего времени, обладавшей тем, что позже назвали бы «коммерческим потенциалом». Е. Поселянин вспоминал, что спросил однажды у К. Случевского, как идут его книги. «Стихи идут у всех плохо, - откровенно отвечал тот. - Только Лохвицкая идет бойко».
При этом «ее успеху не завидовали - эта маленькая фея завоевала всех ароматом своих песен», - писал В.И. Немирович-Данченко. Он же замечал: Лохвицкой не пришлось проходить «сквозь строй критического непонимания».
Notturno (1899)
Что за ночь!.. как чудесно она хороша!
Тихо веет эфир с высоты.
Ароматом лугов и прохладой дыша,
Он целует, ласкает цветы.
Гимн победный звучит и несется в окно, -
О блаженстве поет соловей.
Но к чему, если гордое сердце одно
Не заставит он биться сильней?
И зачем так пленительно блещет луна
В ореоле прозрачных лучей?
И зовет... и манит... И, томленьем полна,
Я с нее не спускаю очей.
Ах, когда бы с тобой в эту ночь я могла,
Как и прежде, внимать соловью, -
Я бы жизнь, я бы душу свою отдала
За единю ласку твою!
Я б созналась теперь, как давно о тебе
Я тоскую при свете луны,
Как измучилось сердце в бесплодной борьбе,
Как любви обольстительны сны!
Я б шептала под трели ночного певца
Речи, полные страсти живой,
Про любовь без границ, про восторг без конца,
Про желанья души огневой!
Я б сказала... Но поздно... замолк соловей...
Лишь одна, неизменно ясна,
Из-за темной листвы задремавших ветвей
Упоительно блещет луна...
Принятая литературным кругом и широкой публикой, она с каждым новым произведением «все дальше и дальше оставляла за собою позади молодых поэтов своего времени, хотя целомудренные каплуны от литературы и вопияли ко всем святителям скопческого корабля печати и к белым голубям цензуры о безнравственности юного таланта».
Лев Толстой снисходительно оправдывал ранние устремления поэтессы: «Это пока ее зарядило... Молодым пьяным вином бьет. Уходится, остынет и потекут чистые воды!».
Была лишь одна претензия, которую Лохвицкой приходилось выслушивать повсеместно: она касалась отсутствия в ее поэзии «гражданственности». Немировичу-Данченко московский литератор Лиодор Пальмин писал об этом так: «На нашем горизонте новая звезда. Ваша питерская Мирра Лохвицкая - птичка-невеличка, от земли не видать, а тот же Вукол Лавров читает ее и пузыри на губы пускает. Начал бы ее в «Русской мысли» печатать, да боится наших Мидасов-Ослиные уши, чтобы те его за отсутствие гражданского протеста не пробрали. Вы ведь знаете, Москва затылком крепка».
Вы снова вернулись - весенние грезы... (1896)
Вы снова вернулись - весенние грезы
Летучие светлые сны!
И просятся к солнцу душистые розы -
Любимые дети весны.
Чаруют и нежат волшебные звуки,
Манят, замирая вдали.
Мне чудится... чьи-то могучие руки
Меня подымают с земли.
«Куда ж мы летим? где приют наслаждения?
Страну моих грез назови!»
И вот - будто отзвуки чудного пенья -
Мне слышится шепот любви:
«Туда мы умчимся, где царствуют розы,
Любимые дети весны,
Откуда слетают к нам ясные грезы,
Прозрачные, светлые сны.
Туда, в ту безбрежную даль унесемся,
Где сходится небо с землей,
Там счастьем блаженным мы жадно упьемся
И снова воскреснем душой!
Я плачу... но это последние слезы...
Я верю обетам весны...
Я верю вам, грезы, весенние грезы,
Летучие, светлые сны!
Третий сборник произведений Лохвицкой, «Стихотворения (1898-1900)», был опубликован в 1900 году. Сюда, помимо новых стихотворений, вошли три драматических произведения: «Он и она. Два слова», «На пути к Востоку» и «Вандэлин». Во втором из них исследователи отмечали автобиографические мотивы: история знакомства поэтессы с Константином Бальмонтом (он угадывается в образе греческого юноши Гиацинта), женитьба героя на дочери богатого купца (в «роли» Е.А. Андреевой - гречанка Комос), отъезд супружеской четы за границу.
В четвертый сборник «Стихотворения. Том IV (1900-1902)» вошли также «Сказка о Принце Измаиле, Царевне Светлане и Джемали Прекрасной» и пятиактная драма «Бессмертная любовь». Последняя была отмечена как «самая выношенная и выстраданная из всех подобных произведений Лохвицкой»; сюжет ее был фрагментарно подготовлен такими вещами, как «Прощание королевы», «Покинутая», «Серафимы»; «Праздник забвения», «Он и она. Два слова». Сюжет драмы «Бессмертная любовь» имеет прямое отношение к оккультизму; сама Лохвицкая им не увлекалась («магические» эксперименты Валерия Брюсова и загадочный характер «болезни», приведшей поэтессу к гибели).
За пятый сборник (1904) М. Лохвицкая в 1905 году (посмертно) была удостоена половинной Пушкинской премии. Третий и четвертый сборники тогда же получили почетный отзыв Академии наук.
Вещи (1904)
Дневной кошмар неистощимой скуки,
Что каждый день съедает жизнь мою,
Что давит ум и утомляет руки,
Что я напрасно жгу и раздаю;
О, вы, картонки, перья, нитки, папки,
Обрезки кружев, ленты, лоскутки,
Крючки, флаконы, пряжки, бусы, тряпки
Дневной кошмар унынья и тоски!
Откуда вы? К чему вы? Для чего вы?
Придет ли тот неведомый герой,
Кто не посмотрит, стары вы иль новы,
А выбросит весь этот хлам долой!
В 1907 году вышел посмертный сборник стихотворений и пьес Лохвицкой «Перед закатом», заставивший критику по-новому оценить творчество поэтессы. Рецензировавший книгу М. О. Гершензон, отметив, что за небольшим исключением «пьесы страдают туманностью, их фантастика искусственна и неубедительна и больше чувствуется порыв, чем творческая сила», обнаружил силу автора в мистическом видении.
Последние годы творческой жизни Мирры Лохвицкой были отмечены упадническими настроениями. Уже помещенное в III том стихотворение: «Я хочу умереть молодой, золотой закатиться звездой, облететь неувядшим цветком. / Я хочу умереть молодой... Пусть не меркнет огонь до конца, и останется память о той, что для жизни будила сердца» - было впоследствии признано «ясно-осознанной пророческой эпитафией». По мере роста популярности «русской Сафо» критика находила в ее поэзии уже «больше искренности, чем нескромности».
Мирра Лохвицкая, имевшая огромный успех в конце 1890-х годов, к концу жизни заметно утратила популярность: в ее адрес были обращены холодные насмешки законодателей литературной моды, мелочные придирки критиков и равнодушие читающей публики, не удостоившей прежнюю любимицу даже живых цветов на похоронах. Последним отзвуком прижизненной славы Лохвицкой стало увлечение ее творчеством Игоря Северянина, который в честь поэтессы назвал свою фантастическую страну «Миррэлия».
В конце 1890-х годов здоровье Лохвицкой стало стремительно ухудшаться. Она жаловалась на боли в сердце, хроническую депрессию и ночные кошмары. В декабре 1904 года болезнь обострилась; поэтесса (как позже говорилось в некрологе) «порой с большим пессимизмом смотрела на свое положение, удивляясь, после ужасающих приступов боли и продолжительных припадков, что она еще жива».
На лето Лохвицкая переехала на дачу в Финляндию, где «под влиянием чудесного воздуха ей стало немного лучше»; затем, однако, пришлось не только перевезти ее в город, но и поместить в клинику, «чтобы дать полный покой, не достижимый дома».
Лохвицкая умирала очень мучительно: ее страдания приняли такой ужасающий характер, что пришлось прибегнуть к впрыскиваниям морфия. Под воздействием наркотика последние два дня жизни больная провела в забытьи, а скончалась - во сне, 27 августа 1905 года. 29 августа состоялось отпевание поэтессы в Духовской церкви Александро-Невской лавры. Там же, на Никольском кладбище, она, в присутствии лишь близких родственников и друзей, была похоронена.
Наиболее точные сведения о причине смерти Лохвицкой дает в своих записях Ф.Ф. Фидлер: «27 августа в Бехтеревской клинике умерла Лохвицкая - от сердечного заболевания, дифтерита и Базедовой болезни».
Часто приводившиеся в биографических справках сведения о том, что поэтесса умерла от туберкулеза легких, ошибочны. В некрологе Ю. Загуляевой упомянута хроническая стенокардия - что согласуется с данными Фидлера. Современниками не раз высказывалось мнение, что кончина поэтессы была напрямую связана с ее душевным состоянием. «Она рано умерла; как-то загадочно; как последствие нарушенного равновесия ее духа... Так говорили...», - писала в воспоминаниях дружившая с Лохвицкой поэтесса И. Гриневская.
В советский период имя Лохвицкой было прочно забыто, как на родине, так и в русском зарубежье; критики уличали ее в «ограниченности, тривиальности, салонности, вульгарности». В течение более чем девяноста лет стихи М. Лохвицкой не выходили отдельными изданиями. Широко растиражированным оказалось высказывание Валерия Брюсова: «Для будущей Антологии русской поэзии можно будет выбрать у Лохвицкой стихотворений 10-15 истинно безупречных...» (имевшее менее известное продолжение: «...но внимательного читателя всегда будет волновать и увлекать внутренняя драма души Лохвицкой, запечатленная ею во всей ее поэзии»).
Положение дел стало меняться в 1990-х годах. Английский «Словарь русских женщин-писательниц» (1994) отмечал, что роль Лохвицкой в женской поэзии «все еще ждет взвешенной и справедливой оценки» и что ее «влияние на современников и позднейших поэтов только начинает осознаваться». Современные исследователи творчества поэтессы признают справедливость упрека, касавшегося «узости» поэтического мира Лохвицкой, но отмечают несомненную глубину последнего.
Личная жизнь Мирры Лохвицкой:
Муж - Евгений Эрнестович Жибер, сын обрусевшей француженки Ольги Фегин (1838-1900) и Эрнеста Ивановича Жибера (1823-1909). Последний родился в Париже, в 1840-х годах приехал в Петербург, окончил Академию художеств и остался в России, где был, в частности, профессором Института гражданских инженеров.
Поженились в 1891 году. С Жиберами Лохвицкие соседствовали в Ораниенбауме, где у них была дача. Год спустя супруги покинули столицу и переехали сначала в Ярославль, затем - в Москву.
Свой дебютный сборник поэтесса посвятила мужу; между тем, некоторые ее ранние стихи указывали и на некую тайную любовь, несчастливую или неразделенную. Историками отмечалось, что «некоторый материал для размышлений» на этот счет дает факт знакомства Лохвицкой с исследователем Сибири и Дальнего Востока Н.Л. Гондатти. Если верить мемуарам В.И. Немировича-Данченко, на его вопрос, любит ли она своего жениха, Лохвицкая решительно ответила «нет», хотя тут же прибавила: «А впрочем, не знаю. Он хороший... Да, разумеется, люблю. Это у нас, у девушек, порог, через который надо переступить. Иначе не войти в жизнь».
В браке родилось пятеро сыновей: Михаил (1891-1967), Евгений (1893-1942), Владимир (1895-1941), Измаил (1900-1924), Валерий - родился осенью 1904 года.
Сыновья Михаил и Измаил покончили жизнь самоубийством. Известно, что поэтесса все свое время отдавала детям; о ее отношении к ним можно судить по шуточному стихотворению, где каждому дается краткая характеристика («Михаил мой - бравый воин, крепок в жизненном бою...»).
Мирра Лохвицкая и муж Евгений Жибер
Ходили слухи о ее близких отношениях с поэтом Константином Бальмонтом. Они познакомились в Крыму в 1895 году. Сближение было предопределено общностью творческих принципов и представлений двух поэтов; вскоре «вспыхнула и искра взаимного чувства», реализовавшегося в поэтической переписке. Бальмонт в стихах поэтессы стал «Лионелем», юношей с кудрями «цвета спелой ржи» и глазами «зеленоватосиними, как море». «Литературный роман» Лохвицкой и Бальмонта получил скандальную огласку; неоднократно подразумевалось, что оба поэта были физически близки.
Сам Бальмонт в автобиографическом очерке «На заре» утверждал, что с Лохвицкой его связывала лишь «поэтическая дружба». Документально ни подтвердить, ни опровергнуть это стало впоследствии невозможно: при том, что существует значительное число поэтических взаимопосвящений, сохранилось лишь одно письмо Бальмонта Лохвицкой, сдержанное и холодное. Известно, что поэты встречались нечасто: большую часть периода их знакомства Бальмонт находился за границей. Как писала позже биограф Лохвицкой Т. Александрова, «свой долг жены и матери Лохвицкая чтила свято, но была не в состоянии загасить вовремя не потушенное пламя».
После очередного отъезда Бальмонта за границу в 1901 году личное общение между ними, судя по всему, прекратилось, а стихотворная перекличка переросла в своего рода поединок все более зловещего и болезненного свойства («Его натиску соответствуют ее мольбы, его торжеству - ее отчаяние, угрозам - ужас, а в ее кошмарах на разные лады повторяется ключевое выражение: злые чары»). «Мучительная борьба с собой и с полуденными чарами» не только составляла суть поздней лирики поэтессы, но, как полагают многие, послужила основной причиной глубокой депрессии, которая во многом и предопределила ее раннюю кончину.
Бальмонт не присутствовал на похоронах Лохвицкой и вскоре после смерти поэтессы с нарочитой пренебрежительностью отозвался о ней в письме Валерию Брюсову. Кроме того, в своем сборнике, так и названном: «Злые чары», создаваемом непосредственно после смерти Лохвицкой, он продолжает издевательски откликаться на образы ее поэзии. Тем не менее он, очевидно, весьма тяжело переживал смерть возлюбленной; в память о ней он назвал дочь от брака с Е.К. Цветковской, и, судя по всему, видел в ней некую реинкарнацию поэтессы. Дочь от связи с Дагмар Шаховской была названа Светланой (так зовут героиню небольшой поэмы Лохвицкой «Сказка о принце Измаиле, царевне Светлане и Джемали Прекрасной»).
Ф.Ф. Фидлер, рассказывая о встрече с Бальмонтом в конце 1913 года (через 8 лет после смерти Лохвицкой), сообщал: «О Мирре Лохвицкой... Бальмонт сказал, что любил ее и продолжает любить до сих пор: ее портрет сопровождает его во всех путешествиях».
Мирра Лохвицкая и Константин Бальмонт
Замкнутая и застенчивая, Мирра Лохвицкая редко выходила в свет, оправдывая свое затворничество домашними делами, болезнями детей, позже - ухудшившимся самочувствием. Ее отношения со сверстниками были непростыми, причем, если Брюсов и Гиппиус открыто выражали ей свою антипатию.
Самый яркий (но при этом, как отмечалось позже, почти наверняка идеализированный) портрет поэтессы создал в своих воспоминаниях Василий Немирович-Данченко, с которым у юной Лохвицкой сложились доверительные отношения: «Родилась и выросла в тусклом, точащем нездоровые соки из бесчисленных пролежней Петербурге, - а вся казалась чудесным тропическим цветком, наполнявшим мой уголок странным ароматом иного, более благословенного небесами края... Чудилась душа, совсем не родственная скучному и скудному, размеренному укладу нашей жизни. И мне казалось: молодая поэтесса и сама отогревается в неудержимых порывах вдохновения, опьяняется настоящею музыкою свободно льющегося стиха».
Как вспоминал Немирович-Данченко, она «не была самолюбивой и жадной искательницей странного и неясного, вместо оригинального, она не выдумывала, не кудесничала, прикрывая непонятным и диким отсутствие красоты и искренности. Это была сама непосредственность, свет, сиявший из сердца и не нуждавшийся ни в каких призмах и экранах».
Эффектная внешность во многом способствовала росту популярности Мирры Лохвицкой; она же, как отмечалось, «впоследствии... стала препятствием к пониманию ее поэзии».
Есть сведения о том, что поэтесса имела успех на литературных вечерах, но известно также, что эти выступления были немногочисленными и скованными. Вспоминая один из таких вечеров, Е. Поселянин писал: «Когда она вышла на сцену, в ней было столько беспомощной застенчивости, что она казалась гораздо менее красивою, чем на своей карточке, которая была помещена во всех журналах». Соседка и подруга Лохвицкой Изабелла Гриневская вспоминала о встречах с поэтессой на артистических вечерах, однако она не указала, принимала ли Лохвицкая в них какое бы то ни было участие, кроме зрительского: «Мы встретились с нею на вечере у Яворской. Эта интересная актриса умела не только играть на сцене, но и принимать гостей, давая им возможность и себя проявить. На небольшой эстраде создался импровизированный концерт. Выступали некоторые из числа гостей. Случайно я очутилась рядом с Лохвицкой, совершенно тогда для меня незнакомой, кроме ее имени и некоторых стихов».
Как отмечали многие из тех, кто знал Лохвицкую лично, «вакхический» характер творчества поэтессы являл собою полный контраст с ее реальным характером. Автор необычайно смелых для своего времени, подчас открыто эротических стихов, в жизни она была «самой целомудренной замужней дамой Петербурга», верной женой и добродетельной матерью.
Мирра Лохвицкая - одна из немногих, о ком обычно язвительный И.А. Бунин оставил самые приятные воспоминания. «И все в ней было прелестно: звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая легкая шутливость... Особенно прекрасен был цвет ее лица: матовый, ровный, подобный цвету крымского яблока», - писал он. В. Н. Муромцева-Бунина так вспоминала об их отношениях, перефразируя слышанное от мужа: «Познакомился он в Москве, а потом и подружился, с поэтессой Миррой Лохвицкой, сестрой Тэффи. У них возникла нежная дружба. Он всегда восхищался ею, вспоминая снежный день на улице, ее в нарядной шубке, занесенной снегом. Ее считали чуть ли не за вакханку, так как она писала стихи о любви и страсти, а между тем она была домоседкой, матерью нескольких детей, с очень живым и чутким умом, понимавшая шутку».
Бунин отмечал: поэтесса, воспевавшая страсть, в быту - «большая домоседка, по-восточному ленива: часто даже гостей принимает лежа на софе в капоте, и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив. Болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью». Писатель нередко посещал дом поэтессы, «был с ней в приятельстве» и замечал: «мы даже называли друг друга уменьшительными именами, хотя всегда как будто иронически, с шутками друг над другом».
Василий Немирович-Данченко, рассуждая много лет спустя о том, как губит талант супружеская жизнь, находил определенную закономерность в том, что жизнь поэтессы «...оборвалась рано, внезапно и трагически». «Я до сих пор не могу равнодушно вспоминать ее. Не в силах - прошли уже годы - помириться, не погрешу, сказав - с великою потерей для нашей литературы. Каждый раз, читая ее стихи, я вижу ее в уютной комнате отеля, в углу оливкового бархатного дивана, свернувшуюся, как котенок, под неровным огнем ярко пылавшего камина. Под этим светом, казалось, в ее прелестных глазах загоралось пламя... Мне слышится ее нервный, нежный голос... Звучат строфа за строфою, увлекая меня и часто Вл. Соловьева в волшебную поэтическую грезу. В какие светлые миры она умела уносить тех, кто ее слушал! И как прелестно было все так и мерцавшее лицо, смуглое, южное, золотистое!.. Я не был на ее похоронах. Я хотел, чтобы она осталась в моей памяти таким же радостным благоуханным цветком далекого солнечного края, заброшенным в тусклые будни окоченевшего севера», - писал Немирович-Данченко.
Адреса:
В Петербурге - Сергиевская улица, дом 3;
В Ярославле - Романовская ул., дом Кулешова;
В Москве - дом Бриллиантова на углу 2-го Знаменского и Большого Спасского переулков (ныне - 2-й Колобовский и Большой Каретный).
Библиография Мирры Лохвицкой:
Стихотворения 1889-1895. М., 1896;
Стихотворения 1896-1898. М., 1898;
«Он и Она. Два слова» (1899);
«На пути к Востоку». Драматическая поэма (1897);
Стихотворения 1898-1900. СПб., 1900;
«Вандэлин». Весенняя сказка (СПб., 1900);
«Бессмертная любовь». Драма в 5-и актах, 8-и картинах (1900);
Стихотворения 1900-1902. СПб., 1903;
Стихотворения 1902-1904. СПб., 1904;
«Сказка о Принце Измаиле, Царевне Светлане и Джемали Прекрасной» (1902);
«In Nomine Domini». Драма (1902);
Лохвицкая-Жибер М. А. Собрание сочинений тт. 1-5. (М., 1896-1898, СПб., 1900-1904);
Лохвицкая-Жибер, М. А. Перед закатом. (Предисловие К. Р.) СПб., 1908. Сборник был издан родственниками поэтессы в дополнение к прижизненному собранию сочинений
Стихи Мирры Лохвицкой:
Notturno
Quasi una fantasia
Азраил, печальный ангел смерти...
Быть грозе! Я вижу это...
В моем незнаньи - так много веры...
В скорби моей
Весенний сон
Весна (То не дева-краса...)
Весна идет, Весна цветет!...
Весна!.. Наконец в эту светлую, ясную ночь...
Вещи
Виолончель
Водяной цветок
Восточные облака
Вы снова вернулись - весенние грезы...
Где ты, забвенье...
Две красоты
Джамиле
Душе очарованной снятся лазурные дали...
Если б счастье мое было вольным орлом...
Если прихоти случайной...
Заклинание
И ветра стон... и шепот мрачных дум...
Идеалы
Избрав свой путь, я шествую спокойно...
К чему
Когда б могла душа на миг с себя стряхнуть...
Крылья
Лилит
Лионель
Любовь
Миг блаженства
Мое небо
Мой возлюбленный
Мой замок
Моя душа, как лотос чистый...
Не убивайте голубей
Ни речи живые, ни огненный взгляд...
Но не тебе
Пасмурно зимою...
Перед закатом
Песнь любви
Песня Титании
Пилигримы
Покинутая
Полуденные чары
Предчувствие грозы
Пустой случайный разговор...
Саламандры
Сопернице
Спящий лебедь
Среди цветов
Сумерки
Твои уста - два лепестка граната...
Титания
Ты - мой свет вечерний...
Умей страдать
Утренняя серенада
Фея счастья
Царица Савская
Царица снов
Четыре всадника
Что мне в том, что с меня ты не сводишь очей?...
Что можем мы в своем бессилии?...
Элегия
Я люблю тебя, как море любит солнечный восход...
Я не знаю, зачем упрекают меня...
Я хочу быть любимой тобой...
Я хочу умереть молодой...
последнее обновление информации: 28.08.2022