Спесивость

Спесивость возникает из преувеличенного мнения человека о собственных достоинствах -- либо личных, либо же достоинствах того, чем он обладает. В каждом движении спесивого человека видится чувство превосходства. Каждым своим жестом, действием, выражением лица стремится такой человек унизить окружающих и доказать их полную ничтожность.

Спесивость не существует без скрытого злорадства. Обычно свойственна она особенно глупым людям, получившим свои действительные или мнимые преимущества перед другими всего менее собственными усилиями и дарованиями, а почти всегда -- незаслуженно и случайно. Спесивость с особой силой проявляется в том, кто вознесен силою обстоятельств, как говорится, "из грязи в князи". Именно потому проявления спесивости столь отвратны, что выдают неуверенность превознесенного, смутно ощущаемую им несправедливость собственного положения. Из этой бессознательной тревоги, из этой невольной униженности своим высоким положением и рождается спесивое поведение.

Спесивый обычно общается молча, ибо окружающее ничтожно в его глазах и достойно только презрения. Склонность поучать развита в нем необычайно, хотя проявляется нечасто. Спесивец своим нравоучением выказывает снисходительность, душевную расположенность, благоволение. Словом, поучением спесивец одаривает, отчего оскорбляется при всяком возражении. Однако гораздо чаще он предпочитает выражать свое превосходство внушительным молчанием и гримасой на лице. Он презирает молча, и так же молча дает всем понять свою незаурядность. Всего больше он ненавидит тех, кто не обращает внимания на его замечательные качества и легкомысленно не считается с ними. Тогда спесивец дает понять "кто есть кто". Если же и это не возымеет желанного действия, тогда спесивец люто ненавидит.

Спесивого человека стоит пожалеть. Он, бедняга, никогда не остается один. Вечно вместе с ним и рядом с ним его исключительность. Он носит ее, как улитка свою ракушку. Но если ракушка все-таки дом и убежище, охраняющее своего обладателя, то исключительность предмет куда более неудобный. Представьте, если бы к Вам привязали стул, или настольную лампу, или небольшой шлифовальный станок. Представьте, и посочувствуйте спесивому человеку. Неустанно и неусыпно охраняя свое достояние, спесивец так раскаляется от вечного напряжения, что начинает шипеть, подобно раскаленной сковороде, на которую попала капля воды. Любой пустяк способен вывести спесивца из себя. Он -- самое неуравновешенное существо на свете.

Спесивый человек находится в плену своего ложного представления о действительности. И потому он легко становится игрушкой в чужих руках. Тот, кто умело упрочивает в нем иллюзию превосходства над другими людьми, тот скоро становится невидимым хозяином спесивца. Поэтому мы вправе заключить, что несмотря на свой надменный вид и склонность чинить обиды, спесивая личность весьма беззащитна и уязвима. "Из спеси шубы не пошьешь",--замечает пословица.

В отличие от чванства, которое массивно и уже поэтому довольно добродушно; в отличие от надменности, которая чрезвычайно брезглива и не разменивается на мелочи; в отличие от тщеславия, которое весьма легкомысленно и редко сочетается со злостью -- спесивость полна желания поглубже уязвить окружающих. Изо всех сил, к месту и не к месту пренебрегая другими, пренебрегая ими даже тогда, когда этого вовсе не хочется, когда душа жаждет человеческого участия, деланно пренебрегая людьми, когда собственная избранность уже тяготит -- всем этим исступленно и утомительно выказываемым пренебрежением спесивый человек добивается уважения к себе.

Нужно ли объяснять, сколь тщетна его попытка, насколько бесплодны его усилия, как безнадежен его замысел, способный увлечь разве что маленьких спесивцев-подражателей? Мало что выдает уязвленность, неспокойствие и тайную униженность с той же очевидностью, как поведение спесивой натуры. Удел неспособного остановиться спесивца один -- глухое одиночество. Так будет, если он и сохранит свое привилегированное положение. Так еще очевиднее будет, когда он -- что всего вероятнее -- рано или поздно вернется к своему исходному положению и окажется, как Пушкинская старуха, у своего разбитого корыта...